Сейчас я хотел только одного: вернуться в Африку. Мы еще не уехали
отсюда, но, просыпаясь по ночам, я лежал, прислушивался и уже тосковал по
ней.
И, глядя со дна ущелья сквозь туннель, образуемый деревьями, на небо и
белые облака, бежавшие по ветру, я так любил эту страну, что был счастлив,
как бываешь счастлив после близости с женщиной, которую любишь
по-настоящему, когда, опустошенный, чувствуешь, что это готово опять
нахлынуть на тебя, и вот уже нахлынуло, и ты никогда не сможешь обладать
всем целиком, но то, что есть, это твое, а тебе хочется больше и больше --
хочется обладать этим всем, в этом быть, и жить этим, и снова познать
обладание, которое длится вечность -- бесконечную, внезапно обрывающуюся
вечность; и время идет тихо, иной раз так тихо, что кажется, оно совсем
остановилось, и потом, уже после, ты вслушиваешься, пришло ли оно снова в
движение, а оно все медлит и медлит. Но чувства одиночества у тебя нет,
потому что, если ты любил ее радостно и без трагедий, она будет любить тебя
всегда; кого бы она ни любила, куда бы ни ушла, тебя она любит больше всех.
И если ты любил в своей жизни женщину или страну, считай себя счастливцем, и
хотя ты потом умрешь, это ничего не меняет. Сейчас, живя в Африке, я с
жадностью старался взять от нее как можно больше -- смену времен года,
дожди, когда не надо переезжать с места на место, неудобства, которыми
платишь, чтобы ощутить ее во всей полноте, названия деревьев, мелких
животных и птиц; знать язык, иметь достаточно времени, чтобы во все это
вникнуть и не торопиться. Всю жизнь я любил страны: страна всегда лучше, чем
люди. Я могу чувствовать привязанность одновременно только к очень немногим
людям.
Жена моя спала. На нее, спящую, было приятно смотреть -- она свернулась
клубком, как зверек, и в ее спокойном сне не было и следа той безжизненной
неподвижности, которую я замечал у спящего Карла.
Старик тоже спал спокойно, но я чувствовал, что душе его тесно в теле.
Тело словно уже не было ему впору. С годами оно изменилось, приобрело новые
формы -- местами раздалось вширь, утратив прежние линии, местами обрюзгло,
под глазами появились мешки, но душой он остался молодым, стройным, статным
и крепким, как в те дни, когда близ Вами преследовал львов. И теперь,
спящий, он представлялся мне таким, каким Мама видела его всегда. М'Кола и
во сне оставался обыкновенным пожилым человеком без прошлого и без загадок.
Друпи не спал. Он сидел на корточках и высматривал наших носильщиков.
Э.Хэмингуей "Зеленые холмы Африки"
